Осень 1919 г., с ее приливами и отливами позиций белых войск, характеризовалась не меньшими масштабами белого террора. Рейд на Москву, отход к Омску, дают новые сотни и тысячи жертв.
Однако сводить взаимный террор только к военным эксцессам будет глубоко ошибочно. Террор в Гражданской войне из общественно-бытового явления становится политическим, присущим деятельности всех сторон. Красный, розовый, желтый, черный, зеленый, белый террор – лишь условное обозначение одного и того же явления, преломления террористического мышления в призме политических воззрений. Социальные же конфликты были далеко за линией фронтов, в глубоком тылу. «Внутренний фронт» фиксировал зачастую не меньшие масштабы белого террора, чем на вновь приобретенных территориях.
При этом свой вклад вносили и интервенты. «Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза, на русской земле они оставались в качестве завоевателей, они снабжали оружием врагов советского правительства, они блокировали его порты, они топили его суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения», – утверждал У. Черчилль. Созданное в 1924 г. «Общество содействия жертвам интервенции» собрало к 1 июля 1927 г. свыше 1 млн. 300 тыс. заявлений от советских граждан, зафиксировавших 111 730 убийств и смертей, в том числе 71 704 по сельскому и 40 026 по городскому населению, ответственность по которым несли интервенты.
На фоне 1918–1919 гг. белые репрессии 1920 г. характеризуются меньшими масштабами. Однако это связано не с либерализацией белых режимов, а с «меньшей площадью» применения репрессий в условиях приближающегося поражения белого движения. Интенсивность же белых репрессий в этот период не меньшая, чем ранее, и документально фиксируются массовые расстрелы по несколько сотен человек. Известны и тысячные расстрелы. Достаточно просмотреть воспоминания только двоих известных дроздовцев А. В. Туркула, В. М. Кравченко. Уже только по ним в ходе летне-осеннего наступления врангелевских войск 1920 г. цифра уничтоженных пленных красноармейцев одной только дроздовской дивизией превышает 1000 человек. При этом данная цифра (только, отметим, по двум воспоминаниям) явно не включает всех «дроздовских» жертв. Заложником подобной расстрельной практики дроздовцев, а также других белых частей в указанный период станет в Крыму осенью 1920 г. не успевшее эвакуироваться офицерство. Среди значимых трагедий следует упомянуть и судьбу нескольких тысяч оренбургских казаков, ставших жертвами анненковского террора, а также «белорусские расстрелы» атамана С. Н. Булак-Балаховича 1920 г. Известны и семеновские расстрелы этого периода.
В представленной работе рассматривается хронологически белый террор с октября 1917 г. по 1920 г. включительно. Это не означает, что белый террор после разгрома белой территориальной государственности в Европейской части России и Сибири прекратил свое существование. Однако белые репрессии этого периода уже характерны для меньшей части бывшей территории Российской империи. Следует в этом отношении выделить Дальний Восток, Забайкалье, отчасти Среднюю Азию и ряд пограничных территорий России (например, Псковскую губернию, пережившую в этот период «савинковский» террор). Другие регионы, например Дон, также были подвержены «остаточному» террору. В значительной степени белый террор этого периода уже был не результатом государственной белой практики, а местью уже обреченных на поражение. Таким образом, антибольшевистский террор, изменив свое содержание, не ограничивался только 1917–1920 гг., продолжая увеличивать численность своих жертв и в последующий период.
Общая численность жертв антибольшевистского террора в Гражданской войне, на наш взгляд, может быть оценена в цифру, превышающую 500 тыс. человек. При этом данная цифра может быть увеличена с учетом еврейских погромов, часто имевших также антибольшевистскую направленность, организовали ли их представители белого движения или украинские атаманы…
В качестве источников данного исследования использовались как источники личного происхождения (мемуары, письма, дневники), материалы периодической печати исследуемого времени, так и многочисленные публикации документальных источников самого разного плана: от судебных документов до дипломатических нот. В работе была учтена обширная историография проблемы – как исследования советского периода, так эмиграционная литература, а также российские исследования последних лет. Важным моментом для настоящего исследования были многочисленные краеведческие исследования.
Сопоставление данных различных периодов, анализ событий позволили уточнить обстоятельства многих трагических страниц истории Гражданской войны. Безусловно, любая систематизация имеет свои недостатки. Отчасти они связаны с хронологическим акцентом, но данный подход позволяет видеть динамику процесса и общие черты репрессивной практики на всей белой территории.
По мнению автора, многие стереотипные представления о практике белых репрессий не соответствуют имеющимся современным данным. При этом речь идет не только о масштабах антибольшевистского террора, по мнению автора не уступавшего красному террору. Речь идет и о широкомасштабной практике применения концлагерей, заложников, пыток, регламентации репрессий, использовании отравляющих газов и многих других явлениях. Все это стало предметом исследования и будет представлено ниже. Представляется, что только через дискуссии и уточнения, принятие фактов малой истории возможно создание объективной истории Гражданской войны в России.